Все на его лице смеется. Очень часто смеются глаза. Даже чаще, чем стоило бы. Чаще, чем смеется рот, хотя все знают, что, если смешно, то смеется именно рот. Все в нем смеется и радуется крупно и единовременно.
От смеха вокруг глаз кожа растрескалась. Если он пустит поближе, кажется, что трогаешь подсохшую после дождя глину. Хочется, послюнявив грифель карандашный, дорисовать все линии. Хотя, знаешь наверняка, что, прочертив все линии, какие есть у него на лице, и рисунка-то не выйдет. Мне нравится касаться их, нравится думать о том, что когда-то их не было, а когда-нибудь - будет даже слишком много. Нравится думать о том, что у каждой есть своя причина.
По телу его разбросаны шрамы и метины. Их видно не сразу, но, при должном внимании, начинаешь запоминать, что столько-то и столько-то имеется на руках и совсем нежные - у глаз. Эти, думаю, остались не от смеха.
Говорит он не то чтобы много. Говорит он, скажем, увесисто. Большей частью приходится догадываться, потому что спрашивать было бы глупо. Сомневаться в его словах было бы не верно. А потому, ты учишься просто запоминать их. Если он видит, что ты перестаешь верить им сказанному или забыла то, что он произнес, очень строго хмурятся брови.
Когда у него остается совсем немного сил, и очевидно, как мало ему удалось поспать, выясняется, что он еще красивее. Лицо успокаивается, глаза перестают менять цвет, и под ними залегают легкие тени. Когда у него остается совсем немного сил, он всем своим телом тяжело ложится на тебя, позволяя гладить его, разглаживать малые и большие морщинки, тянется к тебе и засыпает.
Иногда кажется, что все с нем выстроено из камней. Из больших и крепких камней. Одни уже лежали на своих местах, когда он родился, другие он принес и поставил сам. Есть те, которые ему, в случае опасности, приходится отодвигать и перемещать. Делает он это не то чтобы с большой охотой.
Мужчины, что наблюдают его, молчаливо признают, что камни крепкие, и поставил он их хорошо и правильно. Женщины, что встречаются ему, очень хотят заглянуть внутрь.
Его удивляет, что есть люди не из камня, а скорее такие, как вода. Пусть и встречаются они лишь изредка. Ему совсем не ясно, как они оказываются у него внутри.Усомнившись в прочности стен, своими большими руками он начинает перетаскивать камни: ставит один на другой, нарушая прежний рисунок. Хмурится, хмурится, и трещинки одна за другой расползаются от уголков глаз к вискам.
День за днем он громоздит свои камни, а вода все еще не уходит. Она лижет самые крепкие камни, лижет и те, что от начала держали всю конструкцию. А он все хмурится, удивляется воде, горстями льет ее наружу.
Вымокнув за день, через неделю он начинает ей радоваться. Засыпая ночью по горло в теплой воде, он клянется себе, что к утру он вычерпает ее всю без остатка. Потому как (думает он) воде здесь не место. На утро он просыпается, чувствует ее на лице, чувствует на губах, чувствует, что вымок насквозь. Ему совсем не нравится то, что вода доставляет ему радость, он пьет ее и хмурится. Смотрит вокруг, видит, что вода везде, а камни, меж тем, стоят на местах, гладкие и сытно блестящие. Видит, что земля под ногами, прежде сухая, потемнела и вот-вот пойдет цветами. Он хмурится и винит во всем воду, пьет ее и ругает ее. Он знает, что, вычерпай он всю воду, ему захочется пить, и потому снова хмурится.
От смеха вокруг глаз кожа растрескалась. Если он пустит поближе, кажется, что трогаешь подсохшую после дождя глину. Хочется, послюнявив грифель карандашный, дорисовать все линии. Хотя, знаешь наверняка, что, прочертив все линии, какие есть у него на лице, и рисунка-то не выйдет. Мне нравится касаться их, нравится думать о том, что когда-то их не было, а когда-нибудь - будет даже слишком много. Нравится думать о том, что у каждой есть своя причина.
По телу его разбросаны шрамы и метины. Их видно не сразу, но, при должном внимании, начинаешь запоминать, что столько-то и столько-то имеется на руках и совсем нежные - у глаз. Эти, думаю, остались не от смеха.
Говорит он не то чтобы много. Говорит он, скажем, увесисто. Большей частью приходится догадываться, потому что спрашивать было бы глупо. Сомневаться в его словах было бы не верно. А потому, ты учишься просто запоминать их. Если он видит, что ты перестаешь верить им сказанному или забыла то, что он произнес, очень строго хмурятся брови.
Когда у него остается совсем немного сил, и очевидно, как мало ему удалось поспать, выясняется, что он еще красивее. Лицо успокаивается, глаза перестают менять цвет, и под ними залегают легкие тени. Когда у него остается совсем немного сил, он всем своим телом тяжело ложится на тебя, позволяя гладить его, разглаживать малые и большие морщинки, тянется к тебе и засыпает.Иногда кажется, что все с нем выстроено из камней. Из больших и крепких камней. Одни уже лежали на своих местах, когда он родился, другие он принес и поставил сам. Есть те, которые ему, в случае опасности, приходится отодвигать и перемещать. Делает он это не то чтобы с большой охотой.
Мужчины, что наблюдают его, молчаливо признают, что камни крепкие, и поставил он их хорошо и правильно. Женщины, что встречаются ему, очень хотят заглянуть внутрь.
Его удивляет, что есть люди не из камня, а скорее такие, как вода. Пусть и встречаются они лишь изредка. Ему совсем не ясно, как они оказываются у него внутри.Усомнившись в прочности стен, своими большими руками он начинает перетаскивать камни: ставит один на другой, нарушая прежний рисунок. Хмурится, хмурится, и трещинки одна за другой расползаются от уголков глаз к вискам.
День за днем он громоздит свои камни, а вода все еще не уходит. Она лижет самые крепкие камни, лижет и те, что от начала держали всю конструкцию. А он все хмурится, удивляется воде, горстями льет ее наружу.
Вымокнув за день, через неделю он начинает ей радоваться. Засыпая ночью по горло в теплой воде, он клянется себе, что к утру он вычерпает ее всю без остатка. Потому как (думает он) воде здесь не место. На утро он просыпается, чувствует ее на лице, чувствует на губах, чувствует, что вымок насквозь. Ему совсем не нравится то, что вода доставляет ему радость, он пьет ее и хмурится. Смотрит вокруг, видит, что вода везде, а камни, меж тем, стоят на местах, гладкие и сытно блестящие. Видит, что земля под ногами, прежде сухая, потемнела и вот-вот пойдет цветами. Он хмурится и винит во всем воду, пьет ее и ругает ее. Он знает, что, вычерпай он всю воду, ему захочется пить, и потому снова хмурится.
Комментариев нет:
Отправить комментарий