Меня зовут Аня, теперь мне 22, и я взрослая! А это - мой праздничный торт от рыжей Ксю.
30 ноября 2011 года от рождества Христова началась эра качественных изменений. Посмотрите-ка на меня: стервенею от беспорядка, угадываю авторов сюит и ораторий, игнорирую магазины с разноцветной одеждой чумного покроя и испытываю бесконечную нежность к близким и дальним родственникам.
Все ещё продолжаю поломничество к святыням. Багаж оттягивал руку, и мне посоветовали уложить все вещи заново.
Раскрываю, а оттуда с песней и рычанием полезла пыльная девчонка. Лицо, как пластелиновый мультик, рот выкрикивает и просит, щеки раскраснелись, руки в царапинах, на коленках ссадины и синяки. Она сидела там на куче разноцветного тряпья, позвякивала растерянными сережками, цепочками, на груде начатых книг, слушала глупые и не очень композиции. И так она была хороша в этом пубертатном натюрморте, что захотелось оставить на память.
Мама сказала, что девочку надо сфотографировать и закрыть в чемодане, а вещи отдать бедным. Я выбрала самое целенькое и ценненькое и взяла с собой.
Мама помогла мне аккуратно уложить новое и старое. Только взрослые умеют мастерски упаковывать. Так, чтобы и место осталось, и не смялись, не скомкались самые нарядные одёжки. Потом рассказала мне в двадцать второй раз о том, как она, располневшая и счастливая, ждала меня из живота в таллинском роддоме. Рассказала о том, как шили полог для кроватки (белый в розочку), как называли, как боялись, что у меня навсегда останутся уши-великаны. Мы обе очень выросли! Дошло даже до того, что мы почти не врем друг другу, смеемся и обзываемся. Слушаем одну музыку на двоих, смотрим, обнявшись, фильмы, гуляем до глубокой ночи и пьем вместе. Мама (а она, надо заметить, любит разбавить высокопарную речь вульгаризмами) называет это "кирять".
Батюшка в монастыре 12 века целовал мне руки, рыжая собака со мной играла, Джанни со мной шутил и звал остаться, а Ксюша со мной смеялась. Так мы и провели последнией несколько дней: по театрам, святыням, ресторанам и кофейням.
Меня зовут Аня, мне 22, и я снова живу одна, с удовольствием делаю уборку и пью диетическую коку. В белграде тепло и влажно.
Все ещё продолжаю поломничество к святыням. Багаж оттягивал руку, и мне посоветовали уложить все вещи заново.
Раскрываю, а оттуда с песней и рычанием полезла пыльная девчонка. Лицо, как пластелиновый мультик, рот выкрикивает и просит, щеки раскраснелись, руки в царапинах, на коленках ссадины и синяки. Она сидела там на куче разноцветного тряпья, позвякивала растерянными сережками, цепочками, на груде начатых книг, слушала глупые и не очень композиции. И так она была хороша в этом пубертатном натюрморте, что захотелось оставить на память.
Мама сказала, что девочку надо сфотографировать и закрыть в чемодане, а вещи отдать бедным. Я выбрала самое целенькое и ценненькое и взяла с собой.
Мама помогла мне аккуратно уложить новое и старое. Только взрослые умеют мастерски упаковывать. Так, чтобы и место осталось, и не смялись, не скомкались самые нарядные одёжки. Потом рассказала мне в двадцать второй раз о том, как она, располневшая и счастливая, ждала меня из живота в таллинском роддоме. Рассказала о том, как шили полог для кроватки (белый в розочку), как называли, как боялись, что у меня навсегда останутся уши-великаны. Мы обе очень выросли! Дошло даже до того, что мы почти не врем друг другу, смеемся и обзываемся. Слушаем одну музыку на двоих, смотрим, обнявшись, фильмы, гуляем до глубокой ночи и пьем вместе. Мама (а она, надо заметить, любит разбавить высокопарную речь вульгаризмами) называет это "кирять".
Батюшка в монастыре 12 века целовал мне руки, рыжая собака со мной играла, Джанни со мной шутил и звал остаться, а Ксюша со мной смеялась. Так мы и провели последнией несколько дней: по театрам, святыням, ресторанам и кофейням.
Меня зовут Аня, мне 22, и я снова живу одна, с удовольствием делаю уборку и пью диетическую коку. В белграде тепло и влажно.
Комментариев нет:
Отправить комментарий